История общества в эпоху Петра Великого мало разработана. О том, как относились современники к деятельности великого преобразователя, мы знаем почти исключительно из дел Преображенского тайного приказа. Нам известны главным образом отзывы противников реформы, преследуемых правительством. Таких противников было много, как мы узнаем из истории стрелецкого бунта, из истории раскола, из истории царевича Алексея Петровича и т.д. Иван Посошков говорит: «Наш монарх на гору аще сам десять тянет, а под гору миллионы тянут; то, как дело его споро будет?» Множество данных, сообщенных г. Соловьевым в «Истории России», показывает нам, как многим «становилось тесно от государя», как многие жаловались, что со времени вступления на престол Петра «светлых дней не видели», что отдыху нет», что «тягота на мир» и т.д. Называли Петра «мироедом», «антихристом», удивлялись тому, «что его по ся мест не уходят», «нигде его не убьют» и пр.

     Петр, как представитель эпохи просвещенного деспотизма, не мог быть останавливаем подобными знаками общего и повсеместного неудовольствия. Он был прав, утверждая, «что со вступления нашего на сей престол все старания и намерения наши клонились к тому, как бы сим государством управлять таким образом, что все наши подданные попечением нашим об общем благе более и более приходили в лучшее и благополучнейшее состояние». Он считал себя вправе по случаю казни стрельцов возразить патриарху, желавшему остановить страшные меры Петра:

     «Я исполняю свою обязанность и делаю благоугодное дело, защищая народ». Недаром Фридрих Великий заметил о Петре: «II travaillait sur sa nation comme de l’eau forte sur le fer».

В то время общество, следившее за образом действий правительства еще не имело возможности высказывать своего мнения о современных событиях  в печати. Литература вообще, а публицистика в особенности, не имели простора. При изучении эпохи Петра, мы, к сожалению, лишены почти вовсе того важного пособия, которое заключается в памятниках словесности. По крайней мере, сии последние лишь редко имеют предметом вопросы государственного и общественного состояния и развития. Поныне, впрочем, историография, имевшая главным предметом политические события и разве только в виде исключения обращавшая внимание на состояние и развитие общества, мало нуждалась в такого рода источниках. При новейшем направлении исторической науки однако история общества, история народа, история умственной и нравственной атмосферы все более и более становится важнейшим предметом внимания историков. Мы не только желаем узнавать о намерениях и действиях законодателей, администраторов, полководцев; нам кажется, по крайней мере, столько же любопытным отношение к ним общества. Кроме немногих главных действующих лиц в драме политической истории, наше внимание обращает на себя и сцена, на которой происходят события. Кроме инициативы правительства, оказывается важною и почва, на которой оно действует более или менее успешно. Поныне при разборе истории эпохи Петра гораздо большим вниманием пользовался молот: наковальня же оставалась на заднем плане.

     Ничто столько не содействовало приведению в ясность главных вопросов истории дореволюционной Франции как изучение состояния французского общества в XVII и XVIII столетиях, оппозиционной литературы, публицистики вообще; изучение писем Юниуса вводит нас во все существенные вопросы политической истории Англии в эпоху царствования Георга III; «Epistolae obscurorum virorum» и пасквили против средневековой церкви можно отнести к самым важным материалам для истории периода реформаций в Германии; комедии Аристофана служат важным пособием при изучении истории пелопонесской войны. Отсутствие подобных памятников словесности при изучении истории эпохи Петра Великого затрудняет занятия исторического исследователя. Между тем как государи и министры-преобразователи на западе могут считаться учениками современной им литературы просвещения, Петр не мог находиться под влиянием какой-либо партии прогрессистов-писателей в России. Направление общественного мнения доходило до сведения правительства, главным образом, в застенках Преображенского тайного приказа, публицистики не было; общим правилом было глубокое молчание.

     При всем том, однако, общество России не переставало следить за действиями правительства, рассуждать о них, хотя и не громко. Редко масса народа одобряла меры Петра; чаще, гораздо чаще, она осуждала их. Заговоры и бунты, неосторожные речи недовольных, революционные движения в различных классах  общества, беспрестанные полицейские распоряжения начальства для подавления мятежного духа доказывают, каково было брожение умов. Посошков был прав: миллионы тянули под гору.

     Чем более становились мало помалу известными данные, относящиеся к этому движению массы против Петра, тем более любопытным должно считать исторический материал, доставляющий нам  возможность ознакомиться с взглядами того меньшинства в народе, которое вполне сочувствовало Петру и его преобразовательной деятельности. Вот почему изучение литературной деятельности Ивана Посошкова может служить значительным пополнением исторического материала, относящегося к истории Петра.

     Посошков может считаться в некотором смысле представителем литературы просвещения XVIII века. Он заслуживает некоторым образом названия энциклопедиста, потому что его сочинения затрагивают множество наук, местами заключают в себе столь же любопытные обобщения и тезисы, как сочинения знаменитых публицистов запада. Исходною точкой для Руссо и для Монтескье, как и для Посошкова, служат основные понятия о человеколюбии, о правде и о нравственности вообще. Обсуждая вопросы законодательства, администрации, школы, церкви, народного хозяйства, общественной нравственности и т.д., он соединяет понятия об общих началах с техническим знанием дела. Не будучи литератором, он может быть назван публицистом; не бывши философом, он был столь опытен в делах общежития, что имел бы некоторым образом право повторить изречение: «Nihil humani f me alienum puto». Его начитанность ограничивалась знакомством со Священным Писанием и некоторыми произведениями духовной литературы, но дела, приключения обыденной жизни, путешествия в различные области России, отношения с различным сословием и к органам правительства служили ему полезною школою. Главным наставником его был Петр Великий, который, подобно Посошкову, был самоучкою, которого, также как Посошкова, воспитывала жизнь, и который, как и крестьянин села Покровского, был горячим патриотом, предприимчивым и смелым преобразователем и под час красноречивым проповедником. Оба любили не только учить, но и учиться. Оба сознавали необходимость крутых реформ. Оба предлагали сильные меры, для исцеления язв в общественном организме России. А между тем Петр и  Посошков едва знали друг друга лично. Мы увидим, что сначала между ними существовали кое-какие официальные сношения; но попытки Посошкова сблизиться с Петром в последнее время жизни обоих не увенчались успехом. Вероятно, Петр и не подозревал, что в скромном крестьянине он имел ревностного сотрудника в деле реформы, что «мизирнейший и всенижайший рабичишь» во всю свою жизнь трудился на пользу России и государя и принадлежал к числу тех, которые «сам-десят с монархом тянули на гору».

     Другие публицисты XVIII века, богатые теориями и предлагавшие важные реформы, находили гораздо легче способы обращения на себя внимания публики и правительства. Некоторые из них даже занимали высокие места в обществе или в государстве. Тюрго был министром, Адам Смит имел прямое и сильное влияние на законодательство не только Англии, но и других государств. Они, разумеется, гораздо лучше Посошкова были приготовлены к практической политической деятельности; да и почва, на которой они действовали, была лучше приготовлена для приведения в исполнение широких преобразовательных мыслей и смелых проектов реформы. Хотя, однако, Посошков образованием, начитанностью, опытностью в политических делах далеко уступает корифеям западноевропейской литературы просвещения, многие высказанные им мысли и соображения, многие общие положения и выводы отличаются тою ясностью и меткостью, которые встречаются в знаменитейших произведениях публицистики в западной Европе.

     Разумеется, во многих отношениях Посошков оказывается отсталым сторонником старины, ограниченным борцом за предрассудки и суеверие; чаще, однако, он является смелым прогрессистом, радикальным преобразователем, местами даже, по крайней мере по тогдашним понятиям, отчаянным проводником новых революционных идей. В этом отношении он походит и на самого Петра, и на всю эпоху Петра, соединявших в себе в странной смеси старое и новое, кнут и пытку XVII столетия и либерализм XIX века, грубость нравов прежних времен и утонченность последнего времени, восточный деспотизм, отчасти даже китаизм Допетровской России и зачатки коренных реформ нынешнего царствования. Так, и Посошков, с одной стороны, отстаивает самые сложные приемы полиции и бюрократии, а с другой - является ревностным поборником свободы личности. В одно и то же время он, находясь под непосредственным влиянием «Домостроя», ратует против новых идей в области педагогики и религии и - признает результаты нового просвещения и требует коренных изменений относительно быта духовенства. В глазах некоторых он мог казаться слишком ревностным защитником казенных интересов; другие с удивлением могли прислушиваться к его предложениям устроить что-то в роде законодательного собрания. С одной стороны, Посошков, хотя и сам крестьянин, осуждает резко испорченность крестьянского сословия и может казаться противником крестьянской реформы; с другой - он за полтораста лет до этой реформы предлагает важные меры для улучшения быта крестьян. С одной стороны, ему и в голову не приходит, что пытка есть бессмысленное, варварское нисколько не целесообразное учреждение, а с другой - он относительно судопроизводства высказывает понятия, достойные создателей закона «Habeas corpus».

     Нет основания видеть во всем этом противоречие, отсутствие последовательности или логичности мыслей. Он был произведением этой эпохи; сильная, упорная борьба противоположных мнений должна была и в умных, просвещенных и благонамеренных людях, любивших отечество и стремившихся к истине, породить такую смесь различных мнений. В отношении ко многим вопросам Посошков далеко предупредил своих современников, в отношении к другим он разделял всецело понятия и убеждения большинства последних. Увлекаться слишком далеко, выдумывать утопии было для него невозможно уже потому, что он и по своему образованию, и по своему общественному положению был чужд всякому доктринерству и схематизму. Практика воспитывала его.  Вся его литературная деятельность имела лишь одни практические цели.

     Целью нашего рассуждения служит разбор жизни и публицистической деятельности. Ивана Посошкова. Прежде всего мы указываем на то внимание, которым пользовался Посошков у потомства, на то место, которое принадлежит ему в русской исторической литературе. Затем мы предлагаем очерк биографии Посошкова. Наконец, мы надеемся подвергнуть разбору взгляды Посошкова на главные вопросы общежития, на религию и церковь, на правосудие и полицию, на финансы и войско, на торговлю, промышленность и земледелие.