ПРЕДИСЛОВИЕ

     «Мордва» заканчивает собою серию очерков, предпринятых нами 7 лет тому назад, и мы находим возможным в настоящий момент связать эти очерки общим заглавием, которое имели в виду уже тогда, но не решались выставить, не зная, удастся ли нам довести задуманное дело до конца. «Черемисы» в этой серии составляют 1-ю часть I-го тома, «Вотяки» и «Пермяки» 1-ю и 2-ю части II тома, посвященного «Прикамской или Пермской группе».
     В предисловиях к отдельным очеркам нам не раз уже приходилось говорить, что они преследуют две основные цели: 1) дать критический свод всех тех данных, которые имеются относительно той или другой народности в литературе и 2) внести научную систему в изложение, как этих данных, так и наших собственных наблюдений. Теоретические основания принятой нами системы были уже изложены в очерке «Пермяки» (стр. 177-178, 207-208) и главным образом в брошюре «Задачи и значение местной (частной) этнографии» (Каз. 1891). Здесь, в предисловии к целой серии очерков, мы позволяем себе воспользоваться несколькими отрывками из названных работ для того. чтобы ввести читателя в круг тех требований, которые он вправе предъявлять к каждому из наших очерков, и выяснить условия появления в них замеченных компетентной критикой с прискорбием «смелых предположений и решительных выводов ипотетической этнографии».
     «Задача частной этнографии заключается, думаем мы, в том, чтобы раскрыть те особенности духа, которыми отличается данный народ и которые сказываются в его творчестве, в созданной им культуре. Первым и элементарным видом творческой деятельности человека, первым показателем творческих сил его духа является, конечно, приспособление природы к основным ее потребностям - творчество в области внешнего быта: добыча и приготовление пищи, устройство жилья, одежды. Направление и характер этой деятельности определяется свойствами среды, окружающей человека, и теми силами тела и духа, которыми он располагает. Следующая категория явлений, на которой должно остановиться внимание этнографа, определяется без труда. За потребностями в пище и крове следует потребность продолжения рода.
     Исследование условий, которыми обставляется удовлетворение этой потребности, приводит нас одновременно к первобытным формам общественного союза и брака. К тем же вопросам исследователь может подойти и с другой стороны. Знакомясь с родами пищи и способами ее добывания, мы знакомимся попутно и с тем влиянием, которое имеет тот или другой способ удовлетворения первых жизненных потребностей на отношения человеческих особей друг к другу, другими словами на размеры и формы сотрудничества. Из отношений, основанных на потребности продолжения рода и сотрудничестве, вытекает, таким образом, целая масса явлений, которые обнимаются терминами «семейные и общественные отношения» - это творчество социальных форм.
     Около человеческого трупа зарождается ряд явлений высшего порядка - идеи о сверхчувственном и культе усопших. Здесь - демаркационная черта между человеком и животным. По одну сторону ее в области творчества, направленного на сохранение особи и рода, возможны аналогии между тем и другими, - по другую всякая возможность таких аналогий исчезает. Мы вступаем в высшую область творчества, в область идей о происхождении, сущности и взаимных отношениях явлений окружающего мира, в область первобытной философии и религии природы. Эта область обнимает собою язык, поэзию верования и культ».
     «В мире намеченных явлений человеческого творчества есть масса вещей, которые остаются незаметными, не привлекают на себя внимания наблюдателя. Чтобы уловить, оценить их значение и выдвинуть их, он должен иметь более тонкое внимание, по-своему вооруженный глаз. Здесь не должно быть, конечно, речи о каких-нибудь инструментах. Роль их у наблюдателя человеческого творчества заступают общие идеи истории культуры, политической экономии, психологии. Может быть, они шатки, но ведь принимаются же в естествоведении теория атомов, теория космического эфира, которые также не имеют безусловной доказательности. Теории дают толчок к изучению связи между явлениями, заставляют глубже всматриваться в них и часто находят себе подтверждение в вызванных ими работах. Теория развития, теория переживания, намеченные культурной историей схемы развития отдельных элементов человеческого творчества - все это вносит жизнь в исследование, заставляет искать органической связи между явлениями, которые были до сих пор просто свалены в ящики с различными ярлыками, ловить и тщательно всматриваться в самые мелкие подробности.
     Исследователь, который ставит дело таким образом, может увлекаться, ошибаться. Пусть! Ведь и в микроскоп подчас два исследователя видят не одну и ту же вещь; из это не заключают, однако, что микроскоп не нужен и даже вреден.
     Теми условиями, которые современная этнография ставит для наблюдения, определяются, конечно, и условия обработки собранного материала. Было время, когда от этнографа требовалось одно - красно рассказать то, что он видел. Это было время, когда этнография, подобно литературе путешествий, была особым видом беллетристики. В настоящее время этнография становится наукой и для исследователя, который пожелал бы познакомить читающий люд со своими наблюдениями, требуется уже система: нельзя после описания дома говорить о погребальном обряде, потом о костюме, после костюма о верованиях. Система и характер изложения этнографических фактов определяется 1) намеченными уже выше органическими отношениями между отдельными видами человеческого творчества, 2) отношением частной этнографии к общей, к истории культуры и другим наукам о человеке. Исследование по частной этнографии находится в таком же отношении к этим наукам, как монография, посвященная тому, или другому виду животных или растений, к зоологии, ботанике и биологии.
     Общей этнографии она дает материал для характеристики крупных сочетаний народов, для их систематики по культурным признакам (пока по языку), истории культуры - материал для поверки и обоснования ее общих положений и схем. От них она берет систему, общие понятия, принципы исследования.
     Как нельзя сделать научной характеристики какого бы то ни было органического вида, не имея общего естественнонаучного образования, так нельзя характеризовать и народность без общих этнологических и культурно-исторических сведений. Этнограф, который говорит о подсечном хозяйстве, поземельной общине, артели, родовом быте, культе предков, фетишизме, анимизме, пользуется этими категориями политической экономии и истории культуры, как натуралист пользуется своими морфологическими и биологическими категориями. Он также определяет в выражениях принятой терминологии данные свойства, признаки народа, устанавливает их отношение к известным уже, может быть, и гипотетическим типам. На этот путь этнография уже встала и возврата с него в область беллетристики быть не может
     Предположим, что исследователь, исходя из этих соображений, классифицировал и определил свой материал. Его задачи еще не исчерпываются. Вдумываясь в свои факты, каждый исследователь может заметить, что не все собранное им характерно для народа в настоящий момент: во время свадьбы родственники жениха делают вид, будто похищают невесту; на самом деле брак происходит по соглашению обеих сторон; в праздники во многих местах колют скотину и жертвуют кожу в церковь и в то же время, по крайней мере отдельные лица понимают, что ни христианскому Богу, ни его святым не нужны эти кровавые жертвы. Между современными отношениями, понятиями и верованиями с одной стороны и многими обычаями с другой обнаруживается разлад. Учение о переживаниях объясняет этот разлад: оно говорит, что такие, не имеющие связи с современным мировоззрением, вещи - остатки прошлого, пережитых народом ступеней его развития, истории. Жизнь прихотливо комбинирует обломки старины и ряд сознательных действий, вытекающих из современных понятий. Исследователь должен отделить живое от обломков старины, отодвинуть отжившее с первого плана картины вглубь ее, дать этой картине культурно-историческую перспективу, употребить эти обломки для того, чтобы восстановить историю развития данной народности. И в этой работе нельзя обойтись без справок с историей культуры, без ее категорий. Свалить все старое в одну кучу и назвать это историей народа нельзя: обломки нужно разложить так, чтобы получалось представление об эпохах, которые прошел народ в своем развитии, чтобы читатель шел постепенно от одной ступени к другой. Существенную помощь в этой работе окажет исследователю история культуры. Большая часть этих обломков подойдет к тому, что повторяется в жизни других народов, что, как момент в развитии данного отдела культуры, вошло уже в ее историю: сохранившиеся в свадебном обряде остатки старины распределяются между двумя порядками приобретения жены (куплей и умыканием) и оба эти порядка окажутся в отношениях последовательности - один как более поздний, другой как более ранний. Пользуясь категориями культурной истории, исследователь будет определять свой материал и систематизировать его в порядке последовательности, развития - и этим выполнить последнее существенное требование обработки.
     Ряд выполненных нами по изложенному сейчас плану очерков послужит, надеемся, небесполезным материалом для разрешения более сложных задач финноведения. Имея под руками свод данных, касающихся внешнего быта, семейных и общественных отношений, верований и культа четырех восточно-финских народностей и сопоставляя их с однородными фактами из области западно-финской и угорской этнографии, исследователи в состоянии будут расширять слагавшиеся до сих пор исключительно на почве лингвистического материала, представления об обще или прафинской культуре. Результаты сравнительного изучения этнографических фактов дадут плоть и кровь бледным теням прошлого, которые вызывают так называемая лингвистическая археология.
     В свете этого сравнительного исследования рельефно выступят, конечно, и те ошибки и недочеты, которые имеют место в наших очерках и являются результатом увлечений и недостаточной подготовленности автора.
     Обращаясь в заключение этих страниц к нашему последнему очерку, мы считаем приятным долгом принести нашу сердечную признательность гг. директорам народных училищ губерний Нижегородской, Симбирской, Пензенской, Самарской, Саратовской и Тамбовской за доставление списков преподавателей народных училищ в населенных мордвою районах, гг. Лукину, Бутузову, Иванцеву, Фитингофову, Строганову и Мелентьеву; списков для редакции «Известий», собранных по нашей программе сведений о местной мордве и г. подполковнику В.А. Мошкову за сведения, собранные у Мордвы-солдат Варшавского военного округа.

И. Смирнов
Казань, 18 января, 1895