Предмет нашего труда - юридический быт балтийских Славян, или вернее - древности его.

     Балтийским Славянам выпала и в науке недобрая доля: германизация осилила их ранее, чем они успели создать и развить самобытную письменность. Как славянское племя, они исчезали, не оставив по себе никакого славянского наследья, никаких памятников быта, кроме собственных имен, безмолвных, загадочных развалин своей материальной культуры и безмолвных могил с их загадочными сокровищами. Все, что история - а с ней и наука - знает о погибшем племени, об устройстве и порядках его быта - идет от чужой руки и чуждого, исполненного вражды и национальной ненависти - сердца: немецких и датских анналистов, гагиографов, слагателей саг. Их известия, по большей части глухие, случайные, предающие только внешнее - дают лишь слабое понятие о внутренней жизни этой замечательной отрасли славянского племени. Если бы таланту и проницательности исследователя и удалось связать в одно целое эти отрывочные свидетельства, его картина все-таки осталась бы далека от полного и верного действительности изображения внутреннего быта народа, она имела бы механическую, искусственную, но не органическую, естественную целость: в ней недоставало бы многих существенных частей, без которых невозможно историко-органическое понимание предмета.

     Располагая таким скудным наличным материалом и не уклоняясь от требований исторической истины и достоверности, исследователь на наш взгляд, должен определить свою  задачу лишь подбором фактов и объяснением прямого и скрытого значения и связи их. При внимательном изучении источников - подбор фактов может быть исполнен без особых, чрезвычайных затруднений, но объяснение значения и связи их представляет трудности, преодолеть которые нельзя с помощью одной простой, наглядной логики или простого, разумного толкования, примененного к данному материалу. Последний - слишком глух, неточен и запутан для того, чтобы можно было на основании его делать положительные выводы. Его необходимо расширить.

     Балтийские Славяне - одна из ветвей северо-западной отрасли славянского племени, генетически ближайшие родственники поляков, лужичан и чехов и более дальние родичи Славян юго-западных и восточных, хорутан, сербов, болгар и русских. Это заключение, достаточно уже оправдываемое языком и географией, должно иметь значение и для области нравственного и юридического быта.

     Действительно, скажем наперед - основы его у балтийских Славян и даже некоторые фазы дальнейшего развития, имея немало общего и со Славянами юго-западными и восточными, гораздо ближе подходят к польским, лужицким и чешским. Разница тех и других заключается только в степени развития; но не в коренных началах. Естественна, поэтому, мысль, что темнота и отрывочность в показаниях источников истории балтийских Славян во многом должны объясниться и восполниться при сравнительном сопоставлении их с известиями источников польских, лужицких и чешско-моравских - и далее прочих славянских вообще

     Отсюда, естественно, открывается необходимость сравнительного исследования предмета.

     В применении к области права - сравнительный метод, сколько нам известно, стоит еще на весьма шатких основаниях: ему недостает, как кажется, ясного, определенного понятия о цели, к которой он должен стремиться; он идет как бы наугад, не твердою дорогою, а потому и достигает только не твердых результатов и случайных успехов. Положение - подобное тому, в каком находилось сравнительное языкознание в конце прошлого и начале нынешнего столетия.

     Мы находим неуместным распространяться здесь об общих началах сравнительной юридической методологии, но при таком состоянии вопроса, во избежание неточности и недоразумений, считаем не лишним наперед обозначить приемы, цель и границы наших сравнительных исследований и сопоставлений.

     Имея в виду частную задачу, разъяснение юридических древностей балтийских Славян, мы прежде всего собираем или сводим в одно все относящиеся сюда показания источников и предлагаем первое объяснение их по законам, так называемой, низшей критики, обращающей внимание только на грамматический и вещественный смысл текстов. Затем, мы обращаемся к однородным явлениям юридической жизни других Славян, поляков, чехов, лужичан и - в случае надобности - хорутан, сербов и русских, стараясь при этой помощи разъяснить то, что в наших источниках представляется темным, недосказанным или противоречивым, что требует подтверждений или дополнений. Богатый юридический материал родственных племен дает возможность пояснить, проверить и так сказать, очистить то, что уже прежде добыто низшею критикой. После этого, как вывод из предыдущего - мы позволяем себе и некоторые общие заключения об историческом и культурном значении рассматриваемых явлений, т.е. так назыв. высшую критику их.

     Таким образом, сравнительный прием исследования послужит для нас объяснительным средством единственно по отношению к юридическим древностям балтийских Славян. Последние образуют не только средоточие, но и границы наших разысканий; потому мы оставляем вовсе нетронутыми те явления юридического быта прочих Славян, о которых нет воспоминаний или заметок в источниках Славян балтийских, и существование которых у них не представляется неизбежно необходимым. Равным образом, и весь однородный славянский материал рассматривается нами только в той мере, в какой он - прямо или косвенно - может послужить к уяснению юридических древностей Славян балтийских.

     Сознаемся, что не без раздумья и колебаний мы решились на подобное ограничение круга исследований. Мы понимаем хорошо всю важность и завлекательность всестороннего сравнения фактов юридического быта, всех славянских племен, но нам казалось, что для такой работы еще не наступил урочный час, еще не готовы должные материалы. Вот почему, желая разрешить частную задачу, мы сочли благоразумным воздержаться от широкого пути сравнения и предпочли дорогу узкую, открывающую гораздо менее заманчивого разнообразия и интереса, но зато гораздо более прочную и надежную.

     Считаем необходимым определить и основную мысль нашего труда.

     Право есть такой же исторический памятник, как и всякое другое проявление народной жизни и образованности, как язык, религия, поэзия, литература, правы и обычаи. Потому, точка зрения на явления юридического быта и оценка их могут и должны быть определяемы общими требованиями и задачами истории культуры. Не думая отрицать пользы и значения догматических исследований в области права, мы находим. Однако, что такое существенно-важное свидетельство истории, прежде всего, требует и рассмотрения исторического, прежде всего, должно послужить целям науки истории. На этом основании - не юридические институты сами по себе, не систематическая догматика их, а жизнь народа, в них открывающаяся, его внутренняя история и образованность - составляют главный предмет нашего внимания и поисков.

     Культурно-историческая задача нашего труда делает необходимым два дальнейшие объяснения. Одно касается различия и границы между явлениями и фактами юридическими и нравственными; другое - вопроса о самостоятельности и заимствования извне правных обычаев и порядков.

     Для строгого юриста явления нравственной жизни и явления жизни юридической - предметы совершенно различные: первые, как не основанные на правовой идее, как зависящие от движений чувства или прихотливой воли, поэтому, непрочные и изменчивые - он вовсе исключает из круга своего ведения. Для его целей имеет значение только то, что признано правным сознанием за закон, правду, за должное правило и порядок жизни, а равным образом - за отступления и нарушения их. Такого ограничения едва ли может держаться историк культуры, исследующий область правных явлений; потому что такого разграничения явлений не знает самая жизнь, особенно - в эпохи более далекие, предшествующие положительному кодифицированному законодательству. Из чего же образуется закон и правило, как не из суммы нравственных начал и действий, сознанных и возведенных в идею, т.е. признанных за обязательную для каждого правду и истину? Без нравственных оснований, без целого долгого ряда предшествующих нравственных поступков - невозможно и даже немыслимо никакое право, никакое правное действие. Источник нравственных явлений и явлений юридических один и тот же; разница их заключается в степени возраста или развития: первые содержат в себе зародыши права и имеют так сказ. молчаливое признание, вторые выражают действие гласно признанного и утвержденного права, потому и обнаруживают более прочное и постоянное влияние. Конечно, не все явления нравственной жизни имеют особенность получить в дальнейшем правную силу и действие; некоторые из них навсегда остаются только в нравственной сфере, но другие и - таких немало - при дальнейшем движении истории, вырастают и слагаются в настоящее право. Далее, хотя право является вообще могучим двигателем жизни в ее усовершенствованиях, но как начало твердо установленное, постоянное, охраняющее, оно, по своей природе, консервативно и очень часто остается позади успехов жизни. Образ последней, представленный на основании одних памятников права, бывает, поэтому, нередко образом идеально - запоздалым, стоящим не в уровень с движением жизни. Устранить этот порок можно только тогда, когда мы обратим должное внимание на сферу явлений нравственных, столь тесно связанных с наличною жизнью и столь редко расходящийся с нею.

     Отсюда видно, что историк культуры лишил бы себя существенного и законного пособия, если бы, при рассмотрении юридического быта, совершенно оставил без внимания так назыв. нравственные явления. Его изображение вышло бы одностороннею и запоздалою картиною народной жизни.

     Нет нужды распространяться о том, как важно и необходимо должно быть для нас - точное определение степени самобытности правных учреждений и порядков. К сожалению, историко-юридическая наука в этом отношении владеет еще, весьма недостаточными, средствами. Исследователи различают самобытное и извне принесенное, следуя более признакам вероятия или голосу предвзятых мнений, чем строгого, основанного на разборе дела - убеждения. Исходя от мысли, что как самостоятельное начало, так и заимствования равно бывают, присущи и необходимы в жизни каждого народа, но, не желая преждевременно и легко решать столь важные вопросы, мы ограничились указанием некоторых данных для такого решения и догадками из них вытекающими. При этом, кроме прочих исторических соображений, мы руководились тем, кажется несомненным, правилом, что область семейного частного быта, где действует и долго держится народное обычное право, гораздо менее открыта для сторонних влияний и менее способна к восприятию их. Чем область общественных отношений и порядков, где властвует воля единичных лиц, творящая нередко законы по-своему усмотрению.

     Право есть столько же двигатель, сколько и результат истории народа, тех естественных условий, среди которых живет и действует он, и вообще - его материальное и нравственной культуры. Эта старая, неоспоримая истина побудила нас дать место вступительному обозрению природы края, образа жизни и занятий народа, о котором идет речь, основных начал его истории, нравственного быта и просвещения. Назначенное служить объяснительною, вводною статьею к последующему рассмотрению правных обычаев и учреждений, это обозрение, само по себе, не могло не быть кратким: в нем представлены не исследования предмета, а только общие выводы из таких исследований. Тем не менее, надеемся - мы не упустили при этом ни одного важного факта из заслуживающих быть замеченными. Выноски, сопровождающие наше изложение, есть, возможно, полное извлечение и указатель всего, что доселе известно о древностях материального и нравственного быта балтийских славян.