ПРЕДИСЛОВИЕ.

    «Более полувека тому назад в Царствование Прадеда Нашего Императора Николая I обнародовано было в 1845 году уложение о наказаниях уголовных и исправительных изданию коего предшествовали продолжительные законодательные работы. Последовавшие в Царствование Деда Нашего Императора Александра II коренные преобразования обновили весь строй государственного быта России. Изменившаяся под влиянием этих преобразований условия народной жизни вызвали необходимость привести в соответствие с ними уголовные законы. Дело сие, начатое по Монаршему предуказанию Императора Александра II, Державной волей Незабвенного Родителя Нашего Императора Александра III вверено было Особой Комиссии, коей повелено начертать проект уголовного уложения» — таков был ход исторического развития нашего уголовного законодательства, отмеченный в Высочайшем указе Правительствующему Сенату 22 марта 1903 года.
    Эта реформа уголовного законодательства, начатая таким образом при Императоре Александре II, тесно связана с именем Принца Петра Георгиевича Ольденбургского, который всегда интересовался вопросами общественной и правовой жизни и был даже основателем специального училища правоведения. Принцу Петру Георпевичу Ольденбургскому, до никоторой степени, принадлежит почин и инициатива и в этом великом деле преобразования нашего положительного права. «Вопрос о коренной переработке уголовного уложения поставлен был на очередь Высочайше учрежденной особой комиссией, под председательством Принца Ольденбургского, для рассмотрения отчета министерства юстиции за 1867 год. Усмотрев из свода замечание о деятельности образованных по судебным уставам судебных установлений, а в особенности из характеристики деятельности присяжных заседателей, что уголовное уложение необходимо и неотложно требует общего пересмотра, дабы привести его в соответствие с новыми судебными учреждениями, Комиссия полагала обратить на этот важный предмет внимание второго отделения Собственной Его Императорского Величества Канцелярии. Против этого заключения Комиссии Принца Ольденбургского воспоследовала Высочайшая резолюция Императора Александра II: «Согласен». Комитет Министров, на обсуждение которого, по Высочайшему повелению, был внесен журнал означенной Комиссии, сообщил эту Высочайшую резолюцию, в апрели 1870 г., министру юстиции и главноуправляющему вторым отделением, для сведения и должного исполнения. По соглашению гр. Палена, кн. Урусова и мин. вн. д. г. а. Тимашева, признано было возможным приступить к пересмотру уложения не прежде, как по предварительном установлении новой системы наказания и основных правил о порядки выполнения их, для чего была образована особая Комиссия под председательством т. с. Фриша».
    Затем 11 декабря 1879 года были установлены основные начала для преобразования тюремного дела, и опять было указано на необходимость скорейшего пересмотра уложения о наказаниях. Наконец, 30 апреля 1881 года был образован Комитет для составления проекта нового уголовного уложения, выделивший из своего состава специальную Редакционную Комиссии для изготовления первоначального законопроекта. «Предполагалось, что Редакционная Комиссия закончит возложенный на нее труд в три, четыре года; но предположениям этим не суждено было осуществиться. Так как работа грозила затянуться на многие годы, Комиссия предпочла некоторые из предположенных ею изменения сделать предметом особых представлений министерства юстиции. Можно сказать без преувеличения, что все наше уголовное законодательство 80-х и 90-х годов носит на себе сильнейший отпечаток влияния Редакционной Комиссии и является частичным осуществлением и предначертании проекта».
    Редакционная Комиссия окончила свой проект в 1895 ходу, а через восемь лет, по обсуждения его Министром Юстиции и Председателем Комиссии в связи с отзывами ведомств и по рассмотрении его в Особом Совещании, Особом Присутствии и Общем Собрании Государственная Совета, — 22 марта 1903 года проект этот получил Высочайшее утверждение, и 16 апреля того же года новое уголовное уложение было обнародовано напечатанием его в Собрании узаконений и распоряжение правительства. Таким образом, комиссионная работа по составлению уложения продолжалась около 15 лет, а на дальнейшее обсуждение его пошло еще 8 лет, и только через 23 года этот законодательный труд получил окончательное утверждение, в виде последнего нашего уложения 1903 года.
    262 года тому назад, когда было издано наше первое законченное уложение 1649 года, дело было гораздо проще. Два боярина и окольничий с двумя дьяками написали уложение всего в два месяца и семнадцать дней, включив в него, однако, все, что требовалось современными им условиями жизни. Но в эпоху Соборного Уложения это было и гораздо легче: право шло об руку с жизнью, законы отражали жизнь, которая широкою струею проникла в право. Вот почему и сами законы, творимые самою жизнью и выводимые непосредственно из нее, создавались гораздо естественнее и гораздо проще, чем во времена новейшие, когда и у нас, и на Западе законодательным комиссиям приходится работать по двадцать лет и более, чтобы примениться ко всем разнообразным условиям современной социальной жизни.
    А за последние пятнадцать - двадцать лет взгляды самого общества на преступление и наказание значительно изменились. Повеяло чем-то новым. Вместо возмездия заговорили об исправлении. У нас, например, ссылка, — этот суровый оплот прежнего уголовного законодательства, — неожиданно для вчерашних ее защитников рухнула. Уголовные казематы, каторжные тюрьмы, — этот второй оплот приверженцев карательного возмездия, — оказались несостоятельны; стены их, даже с отменой ссылки, не только не раздвинулись, но близки уже к полному разрушению. За последние годы в общество все более и более проникал дух гуманности и та мысль, что для так называемой «борьбы» с преступностью необходимы не одни каторжные тюрьмы, а и рабочие дома, дома трудолюбия, исправительные колонии, приюты Магдалины и тому подобные учреждения. Этим духом правовой «положительной гуманности» проникнуты в последнее время и труды отдельных ученых, и труды научных конгрессов. Этими принципами отличается и новое уголовное уложение 1903 г.
    Этот наш новый кодекс появился как раз в то время, когда в самой науке уголовного права появились новые направления и произошел некоторый раскол. Эта эпоха ознаменована усиленной борьбой старого классического направления с народившимся уже новым, так называемым позитивным направлением в уголовном праве. Борьба эта обусловливалась совершенно различными воззрениями этих двух школ на основные вопросы уголовного права — на преступление и наказание. «Новое направление начинает проникать и в область уголовного законодательства. Очень характерными в этом отношении являются постановления проекта швейцарского уголовного уложения; вместе с индивидуализацией наказания, в соответствие с распределением преступников по категориям, проект этот индивидуализирует карательные миры и в зависимости от мотивов и побуждены, которым придается важное значение обстоятельству влияющих на размеры уголовной кары. Мотивам преступления большое значение придает и итальянское уложение 1889 г., которое, признав в широком объеме систему параллельных наказаний, допускает применение к деяниям, чуждым низкого мотива, custodia honesta. Наибольшее же развитие начало индивидуализации наказания и притом в двух указанных направлениях (распределение преступников по категориям и сообразование наказания с мотивами) получило в новейшем из современных западно-европейских уголовных кодексов, а именно в норвежском уложении, санкционированном 22 мая 1902 года».
    Это существенное начало индивидуализации наказаний проводится, насколько возможно, и нашим новым уголовным уложением 1903 года. Для равномерного определения наказаний, в отношении всех преступлений, установлены широкие пределы между высшей и низшей мерой наказаний за эти преступные деяния. В каждом же отдельном случаи устанавливается только или максимум или минимум данного вида наказания, или же прямо определяется наказание без указания его сроков, которые всякий «разумный судья сам определить может», сообразуясь с индивидуальными особенностями виновного в каждом отдельном конкретном случай. Вследствие этого в новом уголовном уложении прежде всего бросается в глаза высокое доверие законодателя к суду в деле выбора меры и степени наказания. Судья, не связанный строгой буквой закона, будучи прежде всего человеком, лучше взвесит вину другого лица, как «преступника» и как человека. Надо только, чтобы коронные судьи правильно поняли возлагаемую на них задачу, оправдали бы оказанное им доверие и заслужили доверие присяжных. Прежняя чисто-механическая такса наказания, таким образом, прекращает свое существование. И совершенно основательно: современное, истинно «правовое» государство должно быть не аптекой, где на аптекарских весах взвешивают проступки и соответствующие им наказания, не таможней, где взимают строго определенные штрафы за переход через границу дозволенного, — оно должно быть, прежде всего, источником любви и попечения, в котором нравственно-нездоровые, порочные члены общества находили бы исцеление и очищение, а не смерть и уничтожение. Ко всему этому, насколько возможно, стремится и наш новый кодекс 1903 года.
    Общество наше с напряженным вниманием следило за работами Редакционной Комиссии и Государственного Совета и с большим нетерпением ожидало обнародования нового уложения. Не прошло и месяца, со времени его опубликования, как появился целый ряд его изданий, целый ряд статей, посвященных ему во всех наших повременных изданиях. Встречено оно было в печати в высшей степени сочувственно. «Теперь, — говорилось в печати по поводу предоставления судьям широкого выбора в наказаниях, — прежний судья-чиновник превращается в судью-человека, которому дороже всего не форма, а тесно связанные с жизнью правда и неотъемлемо следующая за ней милость». «Новый кодекс, — говорилось в другом месте, — не есть продукт скороспелой работы министерских канцелярии, бюрократического творчества по предпосланной идей, а глубоко и самостоятельно обдуманный и разнообразно проверенный акт серьезного законодательного творчества, плод работы, длившейся около сорока лет». «Изданное ныне уложение, — читаем мы далее, — и по своему формальному характеру представляется уже настоящим, гармоническим кодексом, а не сборником выписок из указов, как было доселе, несмотря на предшествовавшая поправки».
    Были, впрочем, высказаны и некоторые опасения. Так, например, «Судебная Газета» писала следующее: «Новый кодекс говорит, конечно, о наказаниях, но в общем он называет лишь роды их, не определяя существа. Единственный вопрос, регулируемый с точностью, это вопрос о продолжительности наказания, как будто это самое главное. Между тем, время далеко не главное мирило тяжести наказания, и, конечно, может оказаться более легким — пробыть три месяца в заключении при хороших условиях, чем одну неделю при дурных. Положим, в новом уложении имеются отдельные указания, относящиеся до существа кар, как, например, о содержании в общем или одиночном помещении и т.п., но этим далеко не исчерпывается существо наказания, наименование которых дано кодексом. В будущем, при неудачном разрешении тюремных вопросов, вся работа по составлению кодекса останется, в сущности, бесплодной, так как она лишь даст более совершенную формулу для применения столь же негодных наказаний, как и те, которые имеются у нас теперь, и дело в общем нисколько не улучшится. Позволим себе сравнение: заказан рояль, сделана уже клавиатура, но какие будут поставлены струны — еще неизвестно»...
    Чтобы быть беспристрастным, припомним вкратце некоторые определения нового кодекса о преступных деяниях и наказаниях вообще и об отдельных преступных посягательствах в частности.
    Новое уложение начинается статьей, определяющей существо преступного деяния: «Преступным признается деяние, воспрещенное, во время его учинения, законом под страхом наказания». В старом уложении это было выражено иначе и, может быть, полнее: «Преступлением или проступком признается как самое противозаконное деяние, так и неисполнение того, что под страхом наказания законом предписано». Это последнее определение обнимает, таким образом, и delicta commissionis и delicta ommissionis, — деяния и упущения. Но этого нельзя сказать о первом определении, под которое не подойдут все деликты, не требующие положительной преступной деятельности, как, например, различные виды оставления в опасности (уг. ул., ст. 489—497, бездействие власти (ст. 639—648) и многие другие формы преступных «упущений».
    Все преступные деяния делятся на три группы: тяжкие преступления, преступления и проступки. Это трехчленное деление преступных деяний можно, конечно, приветствовать, как важный прогресс в техническом отношении, но едва ли оно принесет ту пользу, которая составляет его raison d'etre за границей. Я говорю об установление правильного соотношения между подсудностью и трехчленным делением преступных деяний. Разграничение подсудности в зависимости от тройственного деления деликтов у нас представляется совершенно невозможным ибо наши единоличные судьи ведают не только незначительные проступки, но и многие серьезные преступления, как, напр., квалифицированная кража (воровство — по терминологии нового уложения) и т.п. А до тех пор, пока в законе не будет правильно разрешен вопрос о подсудности, — новое уложение является, конечно, не вполне удобоприменимым, и будет ожидать или окончания начатой реформы судебных уставов, или же специальных временных правил о подсудности; последнее едва ли желательно.
    В своих отдельных определениях, касательно значения преступных деяний вообще, новый кодекс сделал также не мало успехов. В этом отношении нельзя не упомянуть в высокой степени точное определение общих признаков невменяемости рядом с кратким, но мастерским перечнем отдельных состояний невменяемости. Затем, нельзя не отметить совершенно новое различение двух моментов совместной преступной деятельности — согласия и соучастия, и совершенно правильное отнесение всех форм прикосновенности в особенную часть кодекса. Далее, следует отметить столь же мастерское определение различных форм неоднократной преступной деятельности — совокупности, рецидива и кумуляции, определение умысла и неосторожности, приготовления и покушения и т.п. Но в некоторых отношениях и новое уложение не в силах устранить прежние недостатки законодательства; это в особенности имеет место в отношены вопроса о несовершеннолетних преступниках, где эти недостатки достались ему в наследие от закона 1897 года. С другой стороны, уложение впервые упоминает о таких общих понятиях, каково, например, значение согласия пострадавшего, покушение над негодным объектом и т.п. Точно также впервые дает оно точные юридические определения необходимой обороны, крайней необходимости и т.д.
    Что касается классификации отдельных преступлены, то прежняя классификация Уложения о наказаниях по его разделам как бы соответствуем последовательности Свода Законов по томам последнего. Классификация нового уголовного уложения, в самых резких ее штрихах, в смысли установившейся последовательности, в общем остается та же; сперва поставлены преступления против государства и общества, затем преступления против личности и имущества. Но прежние одиннадцать разделов особенной части старого уложения заменены в новом кодексе тридцать шестью главами, посвященными тем же вопросам особенной части.
    Что же касается системы наказаны, то она в новом уложены значительно проще старой. Новый кодекс различаем только восемь родов главных наказаны и столько же родов дополнительных наказаны. Заменяющие наказания имеют место только в случаях безусловной необходимости. Особенные, дисциплинарные наказания для должностных лиц, «служащих», по терминологии нового кодекса, выделены вовсе из уголовного уложения в устав о служебных провинностях. Исключительных наказаны, которые не стояли бы в общей лестнице наказаний, более не имеется. Не имеется также и отжившего деления наказания на наказания для привилегированных и непривилегированных. Так что, с точки зрения системы и в отношении построения лестницы уголовных кар, мы видим в уложены 1903 года большой успех. По вопросу об отмене наказаний уложение не упоминает о смерти виновного и о примирении, говоря лишь о помилованы и давности, сроки которой довольно значительны (по старому уложению высшим сроком было 10 лет, по проектам 1895 и 1898 годов — 45 лет, по кодексу 1903 года — 30 лет).
    В отношении отдельных наказаний, припомним вкратце хотя бы следующее. В отношении смертной казни, «Редакционная Комиссия полагала, что Россия могла бы сделать новый дальнейший шаг по историческому пути, преемственно начертанному еще с восемнадцатого века, с царствования Елисаветы, и не только по возможности ограничить число случаев применения смертной казни, но и вычеркнуть ее вовсе из списка уголовных наказаний, налагаемых по общим законам; однако, в виду политической стороны вопроса, Комиссия внесла ее в лестницу наказаний, ограничив область ее применения тягчайшими из государственные преступлены». Такое положение смертная казнь сохранила и в окончательной редакция кодекса 1903 года.
    Телесные наказания совершенно вычеркнуты из общей лестницы наказаний. Таким образом, кроме случаев дисциплинарного наказания ссыльных и заключенных (розгами), телесные наказания (розги) применялись у нас в последнее время только волостными судами. А в № 60 Собрания узаконений и распоряжений правительства за июнь месяц 1903 года был напечатан и давно ожидавшийся закон об отмене тягчайших видов телесных наказаний для ссыльных. Первая статья этого нового закона прямо определяет, что установленные прежде для ссыльно-каторжных и ссыльно-поселенцев: бритье головы, наказание лозами и плетьми и приковывание к тележке ныне отменяются. Затем, знаменательным манифестом 11 августа 1904 года телесные наказания были вовсе отменены во всей Империи для всех лиц без изъятия. Эта серьезная реформа, в связи с целым рядом других гуманных мероприятий, является очень крупным шагом в историческом развития нашего уголовного законодательства, как бы продолжающим его постоянное прогрессивное движение.
    По вопросу о ссылки новое уложение идет уже по готовому пути, проложенному великим законом 1900 года об отмене и ограничения ее. Новый кодекс различает только каторгу и ссылку на поселение; ссылки же на житье, как и по закону 1900 года, в новом уложении более не существует; ссылка же на поселение назначается за преступления против веры, за преступления политические, за смуту, за поединки, за преступления против целомудрия, в некоторых случаях смягчения наказаний и в случаях замены поселением боле тяжких наказаний.
    В высшей степени подробно определена в уложении 1903 года система различных правопоражений, каковы поражение прав публичных (лишение прав состояния, потеря почетных титулов, чинов, орденов и пр. и утрата прав на службу и некоторые звания) и поражение прав частных (утрата имущественных прав и прекращение прав супружеских и родительской власти). О надзоре полиции новое уложение совершенно основательно не упоминает, но зато подробно определяет различные ограничения в праве избрания и перемены места жительства.
    Что касается имущественных наказаний, то новый кодекс, также совершенно справедливо не упоминая более о полной конфискации, говорит лишь о конфискации частной. Денежные же наказания в узком смысле по уложении 1903 года имеют двоякий характер: денежная пеня, как одно из главных наказаний, составляющее низшую ступень новой лестницы наказаний; и денежное взыскание, как дополнительное наказание, назначаемое «в случаях, законом предусмотренных».
    Наконец, что касается тюремного лишения свободы, то в новом уложении различаются четыре формы такового: заключение в исправительном доме, заключение в крепости (заточение — по терминологии первоначального проекта), заключение в тюрьме и арест. С отменой и ограничением ссылки, мест заключения потребуется много, и желательна, конечно, их реформа по существу, а не по названию. Если же ограничиться только переменою вывесок и вместо «арестантских отделений» надписать «исправительный дом», то едва ли этот дом станет «исправительным», и едва ли будет улучшено этим тюремное дело. Этим и объясняется приведенное выше сомнение «Судебной Газеты»: «сделан уже рояль и клавиатура, но какие будут струны, — неизвестно», — издано уложение с «клавиатурою» для наказаний, но каковы будут эти наказания, эти «струны» тюремного дела, покажет только будущее.
    От нового уложения ожидали очень многого; ожидали, что оно откликнется на все те новые вопросы, которые предъявляет жизнь, что оно прислушается ко всем новым требованиям пенитенциарного дела. В этом отношении ожидания многих не вполне оправдались. Оставаясь на почве прежней чисто-классической юриспруденции, новый кодекс остался чужд тем новым правовым институтам, которые выдвинули новое направление в уголовном праве. Он не принял ни условного освобождения, ни условного осуждения, — этих весьма существенных новаторских начал Западной Европы и Америки. Если можно одобрить то, что наше уложение не приняло системы так называемых неопределенных приговоров, и если вопрос об условном освобождении будет разрешен в связи с реформой тюремной, то умолчание в кодексе об условном осуждении все-таки не может не вызывать сожаления. Будем надеяться, что в недалеком будущем последует еще введете у нас института условного осуждения, чем завершилось бы дальнейшее гуманитарное развитие русского законодательства. Эта надежда наша основывается на том, что Отдел Комиссии для разработки мероприятий, вызываемых изданием нового уложения, уже изготовил ныне (в 1904 г.) специальный проект закона об условном осуждений.
    Таков в немногих словах характер общей части уложения 1903 года. Что же касается его особенной части, то здесь оно иногда остается на почве нашего старого права, а иногда вводит и новые понятия, развивавшиеся за последние пятьдесят лет. Припомним вкратце важнейшие из преступных деяний.
    Религиозные преступления, по проекту Редакционной Комиссии, как бы замыкали собою (в главе 17-й) ряд различных преступлений против прав общества. Но уже в проекте 1898 года была принята установившаяся у нас точка зрения, согласно с тем первостепенным значением, которое имеет религия в основных законах Империи. Но только, вместо прежнего двойного заглавия «преступления против виры и нарушения ограждающих оную постановление», в уложении 1903 года оставлена лишь вторая часть его. Из главы о религиозных преступлениях исключены все деяния, которые не имеют антирелигиозного характера, каково, например, святотатство. На необходимость постановки святотатства, как посягательства имущественного, а не религиозного, мы указывали уже в 1893 и 1894 годах, почему нам особенно приятно отметить, что та же точка зрения усвоена и нашим новым кодексом. Затем, вся глава о нарушении ограждающих веру постановлены проникнута началами широкой веротерпимости, в чем нельзя не видеть крупного прогресса. Эти начала веротерпимости еще более укреплены Высочайшим указом 17 апреля 1905 года.
    В группе преступлений политических проведена более правильная система и установлены соразмерные наказания в каждом отдельном случае; в некоторых же случаях введены и начала новые, вызванные теми или другими обстоятельствами текущей политической жизни, как, например, закон о шпионстве в мирное время, появившиеся вскоре после одного из печальных случаев этого рода. Среди преступлений против порядка управления отмечается в особенности значение смуты и неповиновения власти. Постановления о смуте начинаются с определения противозаконных скопищ, на своеобразное значение которых было обращено внимание еще в 1882 году, а затем и не так давно в 1903 году после кишиневского погрома.
    В отношении преступных деяний по службе государственной и общественной сделано весьма много уже одним тем, что все чисто-дисциплинарные провинности служащих выделены из уголовного уложения и перенесены в так называемый устав о служебных провинностях или дисциплинарный. Эта реформа была встречена во всей нашей печати очень сочувственно; столь-же сочувственно отнеслись и общество, и печать к вопросу об ограничений власти единоличные начальств. «Нет никакого сомнения, — говорил, например, Г. Елишев, — что, передавая большую часть дел, решаемых в настоящее время единоличною властью начальников, в коллегиальные и притом вневедомственные присутствия, проектируемый порядок в значительной мере будет способствовать поднятий достоинства государственной службы, главное отличие которой от службы частной и в настоящее время заключается в том, что в государственной службе больше ценятся предшествовавшие заслуги и больше уважается человеческое достоинство; в будущем черта эта усилится еще более».
    Что касается в частности важнейшего из должностных преступлений — превышения и бездействия власти, то мы указывали уже в свое время, что было бы весьма полезно установить один раз на все случаи, что чиновник, совершающий при помощи власти какое-либо общее преступление, должен всегда подвергаться высшей мере наказания, за то преступление установленная. Эта точка зрения усвоена и кодексом 1903 года. Но и в новом уголовном уложении, как и в старом уложении о наказаниях, виды превышения и бездействия власти отличаются слишком большой многочисленностью и, вследствие этой казуистичности, конечно, не исчерпывают всех тех случаев, которые могут представиться в действительной жизни. Но основное достоинство уложения 1903 года в вопросе о превышении и бездействии власти состоит в том, что оно придало им то значение, которое предполагала отнять у них Редакционная Комиссия в первоначальном своем проекте, решив не вносить в него особых постановлены о превышении и бездействии власти в смысле самостоятельные преступных деяний.
    В отношении преступлений монетных, Редакционная Комиссия предполагала стать на ту точку зрения, что в подделки монеты тот же общий состав преступления, что и в подлоге. Но Особое Совещание при Гос. Сов. стало на старую точку зрения, что подделка монеты,, прежде всего, представляет нарушение общегосударственного интереса: «Денежные знаки, выпуск коих составляет монополии государства, представляют в современных государствах необходимое условие экономическая оборота и имеют в общественной и государственной жизни громадное значение. Но это значение они приобретают не в силу рыночной стоимости их материала, а, главным образом, благодаря тому, что они исходят или непосредственно от государственной власти, или от учреждений и лиц, ею особо на то уполномоченных. Таким образом, сущность монетных преступлений состоит в причинении вреда государственному и общественному кредиту». С другой стороны, и Редакционная Комиссия, и Особое Совещание совершенно основательно не включили в новый кодекс так называемую переплавку денег, о которой не говорит ни один из новых европейских кодексов, так как трудно приискать юридическое основание наказуемости случаев этого рода, ибо деньги металлическая составляют собственность лица, ими владеющего, и в законах гражданских не содержится никаких ограничений во владении, пользовании или распоряжений этим имуществом.
    Среди преступлений против общественного благоустройства и благочиния в обширном смысле (главы IX — ХIII, XXIV и XXVII) и среди преступлений против прав состояния мы видим также не мало хороших нововведений. В новом уложении впервые упоминаются те преступления, которые создались и выросли на почве общественной жизни во второй половине девятнадцатого столетия. Сюда относятся, например, постановления об американской дуэли, об охране женщин от обращения их на промысел разврата и т.п. С другой стороны, кодекс 1903 года совершенно правильно отбрасывает целый ряд таких деяний, которые были бы несовместны с социальными понятыми двадцатого вика. Сюда относятся, например, такие деяния, как скотоложство (улож. о нак. ст. 997), кликушество (улож. о нак. ст. 937), разглашение ложных чудес (улож. о нак. ст. 933) и т. п. К сожалению, только новое уложение говорит о таком анахронизме и почти невозможном для российских подданных деянии, как торг неграми, и ни одним словом не упоминает о торге женщинами, говоря лишь о мерах защиты их от преступной эксплуатации.
    Среди преступлений против личности новое уложение также вводит много полезных и целесообразных улучшений. Так, например, в главе о лишении жизни оно расширяет рамки понятия об отцеубийстве, относя сюда убийство законного отца и убийство матери, не только законной, но и незаконной; оно упоминает затем особо случай убийства по согласию — по настоянию убитого и из сострадания к нему; вопреки предположениям Редакционной Комиссии оно предусматривает специально убийство посредством отравления и т.п. В группе преступлений против телесной неприкосновенности новое уголовное уложение делает прекрасную классификацию их, различая «насилие над личностью» и «телесное повреждение», а в пределах последнего — весьма тяжкие, тяжкие и легкие повреждения. В главе о преступных деяниях против личной свободы, кроме существовавших и прежде форм (задержание и заключение, продажа в рабство, похищение и подмена детей, похищение женщин), особенно характерно и юридически точно определены: принуждение посредством насилия над личностью или наказуемой угрозы и в особенности нарушение домового права. В преступлениях против чести точно разграничены области обид и оскорблений с одной стороны и опозорения (клеветы и диффамация) с другой; причем в отношении диффамации Редакционной Комиссией совершенно правильно указано, что способом опозорения может быть не только печать (как по старому уложению), но и письмо, слова, а при известных условиях даже и символический знак.
    В группе имущественных посягательству равным образом, не мало успеха. В главе о повреждении имущества соединены вместе все те разнообразные случаи повреждение которые были разбросаны в старом уложении по различным разделам кодекса. Поджог, взрыв и потопление рассматриваются не как какие-то особенные общеопасные преступления, а исключительно, как «повреждение имущества» огнем, водой и газами, на что мы указывали уже в 1892 году. Похищение имущества рассматривается в двух больших главах: в одной говорится о воровстве, разбой и вымогательстве, в другой — специально о мошенничестве; прежнее понятие грабежа вовсе исключено из уголовного уложения (воровство обнимает кражу и грабеж 2-го рода, разбой—разбой и грабеж 1-го рода). Присвоение имущества по кодексу 1903 года обнимает всякое действие, составляющее противозаконное распоряжение имуществом на правах хозяина, коль скоро в нем внешним образом выражается воля виновного обладать чужим имуществом как собственным. В группе преступных деяний, имеющих характер так называемой наказуемой недобросовестности по имуществу, кроме деяний, предусмотренных уже и в старом уложении о наказаниях, упоминаются и деяния новые, появившиеся за последние 40—50 лет, например, шантаж, который в самом кодексе не имеет специального наименования, а в объяснениях Редакторов носит довольно странное название «свистунства» или «высвиста».
    Таков характер и содержание нашего нового уложения 1903 года. Дай Бог, чтобы этот уголовный закон приобрел в будущем значение закона жизненного.