ВВЕДЕНИЕ

     Вопрос о религиозных преступлениях принадлежит к числу тех немногих в русской уголовно правовой литературе вопросов, которые уже не раз привлекали к себе внимание исследователей.
     Помимо небольших по объему работ таких крупных представителей науки уголовного права в России, как Н.С. Таганцев и покойные А.Ф. Кистяковский, В.Д. Спасович и Н.Д. Сергеевский, мы имеем три обширные монографии, посвященные разработке данной темы. Это труды: покойного профессора Л.С. Белогриц-Котляревского - «Религиозные преступления против религии и нравственности по русскому праву» (Казань, 1904 г.) и, наконец, новая работа профессора Московского Университета С.В. Познышева - «Религиозные преступления с точки зрения религиозной свободы» (Москва, 1906 г.). Появление этих работ свидетельствует, несомненно, об интересе и важности исследуемого вопроса, но существование их налагает на каждого нового исследователя обязанность выяснить, почему он счел нужным снова остановить свое внимание на той же теме, подвергнуть новой разработке.
     Для ответа на это вопрос необходимо, хотя бы вкратце, остановиться на обзоре указанных трудов о религиозных преступлениях.
     Исследование профессора Белогриц-Котляровского, посвященное религиозным преступлениям в важнейших государствах Западной Европы, имело в виду представить «в одном целостном изложении историю данного преступления и его догматическую постановку». Вместе с тем, автор, как это видно из предисловия, считал необходимым «сопоставить» свое исследование «с изучением отношений государства к религиозной свободе в древнем и среднем мире и реформаторских учений по этому последнему вопросу». Для выполнения поставленной задачи автор в первой главе обрисовывает «отношение к религиозной свободе в древнем и среднем мире». Во второй - рассматривает «круг преступлений против религии в истории некоторых древних и новых народов», останавливаясь сначала на еврейском праве, затем римском и, наконец, западноевропейском, разделенном им на два периода: варварский (leges barbarorum) и период феодализма и абсолютизма; религиозные преступления последнего периода рассматриваются автором по отдельным государствам: в Германии, во Франции и Англии. Глава III посвящена историческому очерку реформаторских учений об отношении государства в религиозной свободе и влиянию этих учений, преимущественно на уголовное законодательство, вплоть до конца XVIII века и, наконец, IV глава - преступлениям против религии в действующем праве.
     Такой план работы, при котором, с одной стороны рассматривается положение религиозной свободы в древнем и «среднем» мире, а далее ставится в один последовательный ряд еврейское, римское и западноевропейское право, может в результате дать действительно простое «сопоставление» историко-юридического материала о религиозных преступлениях с изучением отношения государства к религиозной свободе, сопоставление, не способное, вопреки мнению автора, «пролить свет на природу и объем юридических определений о преступлениях против религии в разные периоды в истории и указать причины видоизменяемости круга последних» Более или менее близкий к истине ответ на основные для Уголовно-юридической конструкции преступного деяния вопросы: каково содержание данной группы преступлений и в чем именно состоит то благо или интерес, на который направляется посягательство, может быть получен лишь при изучении норм уголовного законодательства в тесной связи с теми условиями, и на почве которых эти нормы выросли. Без этого вообще не может быть и речи об изучении исторического развития какого либо правового института; вместо истории института, в лучшем случае, получится то, что R. v. Ihering остроумно назвал «преемственной догмой».
     Метод изложения, которому следовал в соей работе профессор Белогриц-Котляовский, привел его к тому, что он собрал значительный законодательный материал относительно наказуемости отдельных деликтов: богохуления, ереси, волшебства, святотатства, осквернения трупов и гробниц и т.п. в праве еврейском, римском и западноевропейском, но не дал нигде общего определения того, что понималось в данном праве в ту или другую эпоху его развития под религиозным преступлением, какое благо или интерес охранял законодатель, относя известную группу деяний к категории религиозных преступлений.
     Предметом исследования г. Попова, как это можно заключить из предисловия, является процесс постепенного перемещения преступлений религиозных и против нравственности из сферы суда церковного в суд уголовный и происшедшего, благодаря этому перемещению, преобразования юридической конструкции этих явлений, а равным образом выяснение последствий такого перемещения для церкви. Таким образом, автор имел в виду осветить избранную тему не столько с точки зрения материального права, но, главным образом, со стороны процессуальной, так как, по взгляду автора, именно под влиянием изменения подсудности указанных категорий преступных деяний «должно было совершиться их уголовно юридическое преобразование». С этой целью автор поставил себе на разрешение следующие вопросы: «в каком объеме и форме существовала и применялась церковная дисциплина по религиозным преступлениям, каким образом создалась их уголовная наказуемость, как последняя развивалась параллельно ослаблению церковной дисциплины, каково положение той или другой системы наказаний в настоящее время и каковы итоги изучаемого перемещения для церкви».
     Нетрудно видеть, что за этими частными вопросами совершенно теряется основной вопрос о конструкции религиозных преступлений в различные моменты истории русского права и, действительно, ответа на этот вопрос нет в исследовании г. Попова.
     Задачи новейшего исследования вопроса о религиозных преступлениях профессора С.В. Познышева, как определяет их сам автор, сводятся к тому, чтобы 1) установить общий принцип, который определял бы, допустима ли и, если допустима, то в каком объеме, охрана религии посредством уголовных кар - тем самым, должны определяться, в общих чертах, те деяния, которые должны считаться религиозными преступлениями; 2) исследовать юридическую природу религиозных преступлений, с определением относящихся к данной группе видов и с анализом каждого из этих видов; 3) осветить установленными в исследовании принципами наше действующее право и выработать систему идеальных норм, которые в качестве проекта, автор мог бы предложить отечественному законодателю.
     Таким образом, труд профессора Познышева, по своему содержанию, уголовно-политический; он ставит целью выработку идеальных уголовно-правовых норм, отвечающих наличным общественным условиям. В этом отношении профессор Познышев заполнил имевшийся в литературе вопроса пробел, так как другие авторы больше говорили о том, что было или есть, а не о том, что должно быть. Но зато в книге самого профессора Познышева замечается существенный пробел, заключающийся в оставлении без внимания исторических основ, предлагаемого им теоретического построения и тех внешних условий, при наличности которых эти построения могли бы приобрести большую прочность. Между тем, историческое изучение права, в вопросе о религиозных преступлениях, в виду крайней изменчивости их судьбы в прошлом, представляется особенно нужным. Нельзя также забывать и того, что уголовное право в определении состава преступных деяний далеко не самостоятельно, а черпает свое содержание, в большинстве случаев, из других областей права; поэтому всякая уголовно-правовая конструкция, как бы логически правильна она ни была, созданная вне исторических основ и условий действительности, может возбуждать справедливые сомнения в ее практической пригодности.
     Сделанными замечаниями определяется уже до известной степени задачи предлагаемой работы. Ближайшим образом они сводятся к выяснению уголовно правовой конструкции религиозных преступлений в различные исторические моменты, к установлению содержания их и к определению того блага, которое считал нужным брать под охрану угрозой наказания законодатель. При этом, признавая вместе с W. v. Rohland’ом и Kahl’ем, что главным фактором, влиявшим на правовую природу религиозных преступлений, было отношение государства к церкви, что вне этих отношений она не может быть даже понята, ибо от того или другого взаимоотношения между государством и церковью зависит большая или меньшая свобода религиозных вероучений и религиозных культов, а, вместе с тем, следовательно, и вся система религиозных деликтов, мы останавливаем свое внимание на прошлом религиозных преступлений лишь в наиболее яркие и характерные моменты церковно-политических отношений, каковыми, по справедливости, являются эпоха византизма, эпоха образования франкской монархии, эпоха развития иерократии, эпоха реформации и просвещения.
      Глубокая, по своей простоте и ясности и силе мысль Великого Основателя христианской религии об отделении Божьего от кесарева, о разграничении областей государственной и церковной в течение почти двухтысячелетнего существования христианской религии не нашла себе должного осуществления. Наоборот, все время было живо начало, прямо противоположное словам Божественного Учителя. Церковь и государство - два различных жизненных организма, различных по своим целям и по средствам, с помощью которых они призваны действовать, никогда не стояли обособленно друг от друга. Церковь, по мере расширения сферы своего влияния, для его поддержания и сохранения, испытывала нужду в принудительных мерах и протягивала руку за помощью к государству; государство, оказывая эту поддержку, получало, в свою очередь в благословении церковного авторитета опору для своих начинаний. Взаимный обмен услуг и, на почве этого обмена, порабощение церкви государством или государства церковью - такова общая картина церковно-государственных отношений в их исторической перспективе.
      В каждом из избранных нами исторических моментов мы стремились ограничить пределы исследования лишь религиозными преступлениями в чистом виде, т.е. такими деяниями, состав которых обуславливается фактом существования религии, и оставляли вне рассмотрения группы т.н. смешанных преступных деяний, в которых религиозный элемент имеет значение лишь квалифицирующего, осложняющего обстоятельства и которые, независимо от этого элемента, сохраняют свой преступный характер; таковы, например, различные виды посягательства на церковное имущество, на лиц, принадлежащих к клиру и т.п. Включение всех этих деяний в исследование, кроме излишнего загромождения материала, не могло, на наш взгляд, способствовать разрешению намеченной выше задаче.
     Исходным моментом для изучения религиозных преступлений мы берем миланский эдикт и незамедлившее последовать за ним провозглашение христианской религии государственной, так как только с этого времени в правовом обороте появляется особое благо (религия) и особый интерес (религиозный), которые берутся государством под специальную охрану закона и за посягательство, на которое государство подвергает виновного наказанию; создается, следовательно, те условия, при которых делается возможным возникновение религиозных преступлений, как самостоятельной группы преступных деяний. Таких условий не было ни в языческих государствах древнего мира, ни в еврейской теократии. Политеизм язычников был для этого слишком терпим, в теократическом же государстве евреев всякое правонарушение было вместе с тем нарушением божьей заповеди и только христианская эпоха римской империи создала те нормы, регулирующие религиозную жизнь, которые явились не только основой для законодательства в этой области всех последующих эпох, но и выступали в качестве действующего права при отсутствии специальных местных узаконений.
     Изучение религиозных преступлений в намеченных исторических рамках дает ключ к уразумению и оценке положения их в действующем праве и открывает надежнейший путь для создания возможно лучшей конструкции de lege ferenda.
     Помимо этого, изучение религиозных преступлений в их прошлом может дать материал и для истории общих учений уголовного права, и, как предмет переживаемой отдельными преступными деяниями эволюции.
     Таким образом, все содержание предлагаемой работы складывается из самостоятельных очерков, посвященных отдельным моментам в истории религиозных преступлений, положению их в действующем праве и установлению наилучшей, по мнению автора, конструкции религиозных преступлений.