Я полагаю, что оказываю никоторую услугу русскому обществу переводом на русский язык книги одного из наших соотечественников!», отличающейся столько же смелыми, сколько оригинальными воззрениями на самые сложные и запутанные вопросы общественной жизни, книги, удостоившейся весьма лестных отзывов лучших органов и критических обозрений иностранной прессы, наконец, книги, весьма интересной самой по себе, что доказывается выдержанными ею в непродолжительное время четырьмя изданиями.
  Быть может, ни в одной научной области не распространено столько шатких, сбивчивых и хаотических понятий, как в науки о человеческом обществе или социологии. Причина этого понятна и уважительна. Она понятна и уважительна, потому что социологии подлежать самые трудные, самые сложные, менее всего поддающаяся анализу явления. Причина этой шаткости и неопределенности останется за наукой о человеческом обществе навсегда. Но нельзя также сразу не заметить, что есть и другая причина неудовлетворительности наших сведений в этой научной области, — я имею в виду метод, которым до сих пор пользовались при исследовании вопросов, касающихся общественной жизни. Известно, что этот метод был, во-первых, вполне априористический, каким отчасти он вероятно останется и на будущее время по самим свойствами этих вопросов, а во вторых, метод этот был всегда психологически. В самом деле, во всех общественных или политических вопросах мы постоянно встречаемся с двумя понятиями, имеющими ближайшее отношение к психологии: с понятием о праве и с понятием о свободе, вследствие чего прежде всего предстояло решить, что такое право, и что такое свобода. Задачу эту естественно брала на себя психология. Такой путь оказывается неудовлетворительным что доказывается несомненной сбивчивостью и неопределенностью всех современных политических и общественных теорий. Самые светлые умы великого восемнадцатая века оказались несостоятельными в своих воззрениях на сложные задачи общественной науки, а между тем они руководились главным образом естественно-историческим путем. Дело в том, что путь их действительно был естественно-исторический, но односторонней. Для объяснения права и свободы они обращались к законам человеческой природы, и пришли к полнейшему отождествлении двух этих понятий, результатом чего и явилось хаотическое состояние воззрения, отличающих политические науки.
  Г. Глинка попытался стать главным образом на историческую точку зрения, оказавшуюся столь плодотворной в применении ко всем сложным, запутанным и труднейшим вопросам во всех научных областях, и пришел к результатам диаметрально противоположным существующим понятиям о праве и свободы. В своих исследованиях он обнаружил такую оригинальность и смелость, столько проницательности и остроумия, что уже одних этих качеств достаточно, чтобы обратить особенное внимание на его сочинение, хотя бы и подлежали оспариванию сделанные им выводы.
  Главная задача его состоит в том, чтобы связать изучение истории с исследованием современного общественного устройства всех народов, а основное его положение состоит, наперекор существующим мнениям, в строгом разграничении между понятием о праве и понятием о свободе.
  В высшей степени интересно проследить за философским развитием его главнейших мыслей. Как право, так и свобода суть, разумеются, результаты функции человеческого организма, действующего в среди, представляемом обществом, но между ними нет ни малейшего сходства. Право самопроизвольно, оно отличается меньшею сознательностью, часто оно бывает даже совсем инстинктивным. Свобода всегда рациональна, сознательна и разумна. Право является результатом не силы, как учат современные философы и моралисты, а превосходства человека над вещественным миром. Затем, оно становится рациональным в признании такого же превосходства над материальным миром за всяким человеком — результатом чего является справедливость и ее применение к человеческому обществу в виде правосудия, основанного на законной власти (autorite legitime). Свобода есть результата дальнейшего развития, сознания равного духовного достоинства за всеми людьми, результатом чего является равноправность и правосуд1е, основанное на власти закона (autorite legale). Итак, что же такое свобода? Она не есть какое бы то ни было право, как опять таки учат современные философы и моралисты, а протеста против права или результат такого протеста.
  Это самая смелая, самая оригинальная и, прибавлю, самая плодотворная мысль автора. Из нее не следует, впрочем, заключать, что г. Глинка относится с неуважением к праву и к его продуктам — суду и власти. Такое заключение было бы преждевременно и ошибочно. Напротив того, признавая исключительно за правом положительное, созидающее, творческое значение в человеческом обществе, видя в свободе значение только отрицательное, приписывая ей силу только переделывать, пересоздавать, видоизменять то, что создано правом, соотечественник наш относится к праву со всевозможным уважением и осторожностью. Если бы такого спокойного и бесстрастного мыслителя, каким он является в своей книги, можно было заподозрить в большем пристрастии к той или другой разбираемой им идее, то мы скорее имели бы право поставить его в ряды защитников права, чем свободы. Его приговоры над германскими мыслителями, философами-энциклопедистами и над великими декларациями североамериканской и французской республики, быть может, более строги, чем справедливы.
  Тем не менее, за ним останется честь того, что он сказал, как говорят французы, le mot de l'enigme, и доказал это философски. В подтверждение своих воззрений и ради наглядного их объяснения он обращается за примерами к истории, и представляет прекрасные характеристики общественного устройства у различных народов и в различные эпохи. В этих то характеристиках он обнаруживает главные черты своего метода — необходимости исторической основы для объяснения современных вопросов всякого общественного устройства, и неудовлетворительности приемов умозрительных и неопирающихся на действительные факты.

П. Бибиков.