ПРЕДИСЛОВИЕ

    20 ноября настоящего года исполняется пятидесятилетие со дня обнародования Судебных Уставов. Эти Уставы были плодом возвышенного труда, проникнутого сознанием ответственности составителей их перед Россией, жаждавшей правосудия в его действительном значении и проявлении. Это быль труд сложный, самостоятельный и многосторонний, в одно и то же время критический и созидательный, - труд, исполненный доверия к духовным силам русского народа и его способности приять новые учреждения с живым сочувствием и непосредственным в них участием. В этом смысле работа отцов Судебных Уставов — настоящий памятник их любви к родине.
    За знаменательным днем появления Судебных Уставов последовала усиленная подготовка ко введению судебной реформы, возвещенной ими и непосредственно с ними связанной. Чрез полтора года были открыты новые судебные установления в Петербурге и Москве, а затем, постепенно, обновление и преобразование старого суда, — не удовлетворявшего ни потребностям общественной жизни, ни нравственному чувству, — распространились на всю Россию. Этот старый суд, решительная отмена которого была возвещена Судебными Уставами представлял в законодательном своем начертании и в практическом осуществлены безотрадную картину, оправдывавшую негодующие слова Хомякова о том, что наша жизнь «в судах черна неправдой черной». Законной опорой его действия являлись вторые части X и XV томов Свода Законов, в значительной части, особенно по отношению к уголовному процессу, представлявшая лишенное внутренней связи собрание самых разнородных и разновременных постановлены, механически сливавших воедино статьи Уложения царя Алексея Михайловича, указы Петра и, как выразился в 1837 году Государственный Совет, «виды правительства», обнародованные в различных распоряжениях. Этот суд существовал для немногих и за немногое. Целая масса населения была неподсудна общему для всех разбирательству; претензии и проступки его подлежали рассмотрению специальных сословных и ведомственных судов (числом до двадцати) с неясными границами подсудности. В особенности широкое применение имело разбирательство чинов полиции и вотчинных владельцев, при котором понятие о судебном рассмотрении неизбежно переходило в понятие о бесконтрольном отношении к имущественными правам и к произвольной расправе. Суды общие находились в сильной зависимости от административной власти, вмешательство которой в приговоры и решетя не сопровождалось ни служебной, ни нравственной ответственностью и приучало общество не питать уважения к незыблемости закона и утешать себя уверенностью, что «на милость суда нет». Под предлогом стремления к торжеству более чем сомнительной справедливости, не стесняющейся пустыми формальностями, простыми распоряжениями «начальства», уничтожались или существенно изменялись долговые обязательства, отменялись судебный решения, назначались следствия по делам, не заключавшим в себе признаков преступленья, а иногда налагалась печать молчания и умышленного забвения о мрачных и преступных делах, о которых предоставлялось вопиять к небу, но не к земному правосудию. Действовавшее под покровом безгласности и канцелярской тайны общие суды считались коллегиальными, но сам закон допускал такой состав присутствия (например, в магистратах и ратушах), в котором все судьи были неграмотные, и возлагал на секретаря изложение решений таких судей. Даже Сенат был небогат людьми просвещенными и, в особенности, получившими юридическое образование. В общих судах господствовала канцелярия, вследствие чего отсутствие при судебном разбирательстве «корыстных или иных личных видов» составляло скорее исключение, чем общее правило. Деятели этой канцелярии ценились по своей практической опытности, которая, в сущности, состояла из рутинной и в то же время изворотливой техники, облеченной в отяготительное многословие, заменявшее собой правильный понятия о духе и целях закона. Отсюда бесчисленные отписки, допускаемые самим законом и поощряемый дельцами судебных канцелярий, и плодовитость в возбуждении частных производств, возвращавших дело почти что к его первоисточнику и влекших за собою сугубую медленность поразительных размеров».
     Одним словом — в старом суде торжествовало в руках приказных людей своеобразное правосудие, среди органов которого нередко власть без образования заливала собой небольшие островки образования без власти, и в деятельности которого здравые правовые понятия иногда «и не ночевали». Поэтому многозначительный слова коронационной ектении «яко суды Его не мздоимны и не лицеприятны сохрани!» являлись не мольбою об устранении возможности, а воплем пред подавляющею действительностью. Перо художника и юмор бытописателя оставили незабываемые образы суда и типических судей дореформенная времени. Гоголь и Иван Аксаков, Салтыков-Щедрин и Горбунов нарисовали картины отправления правосудия, правдивость которых подтверждается серьезными исследователями и очевидцами, каковы, например, Ровинский, Стояновский и др.
    Великие реформы Александра II не могли не коснуться этого — так называемого суда — печального памятника бессудия и бесправия. Недаром Пушкин, в провидении будущего, еще в тридцатых годах говорил Соболевскому, что «после освобождения крестьян у нас явятся гласные процессы, присяжные и пр.». Судебная реформа призвана была нанести удар худшему из видов произвола, произволу судебному, прикрывающемуся маской формальной справедливости. Она имела своим последствием оживление в обществе умственных интересов и научных трудов. Со старой судебной практикой науке было нечего делать. Представители последней или брезгливо отворачивались от безгласного суда с его «волокитой» по гражданским делам и с применением старого Уложения, от обильно расточаемых по которому плетей и клейм веяло Средними веками, — или же пели этому суду раболепные дифирамбы. В первом случае наука уходила в даль и глубину веков, изощряясь в исследованиях о давно умерших институтах, о кунах, вирах и т.п. — во втором она, устами известного профессора-криминалиста, ставила себе в заслугу утверждение в слушателях глубокого уважения к отечественным постановлениям по преподаваемому им предмету. Вследствие отчужденности или угодливости науки влияние ее на законодательство и судебную практику было совершенно ничтожным. Да и само законодательство в значительной мере оправдывало изречение Виндшейда о том, что юриспруденция есть лишь служанка законодательства, но служанка в терновом венце. Только с изданием Судебных Уставов - судебная практика и наука пошли рука об руку, в гармоническом взаимодействии.
    Первые деятели нового суда «со страхом Божiим и вирою» смотрели на свое служение Судебным Уставам, — видели в них своего рода «скинiю завета» и с благоговейным одушевлением стремились применить их к жизни. Между ними и творцами этих Уставов была живая связь, — они старались вникнуть в мысль и глубину намерений последних и своим поведением при отправлении правосудия осуществить те этические требования, которые слышались и чувствовались за статьями нового закона. Как нельзя отделить, поэтому, обнародования Судебных Уставов от введения их в действие и первых шагов тех, кто имел счастье быть призванным к осуществлению высоких начал, которыми они были проникнуты, — так, вспоминая это время, нельзя отделить работу отцов судебной реформы от деятельности детей, т.е. их ближайших учеников и практических приложителей этой реформы к жизни...
    Автору настоящего сборника выпал завидный жребий знать лично и по службе некоторых из этих отцов и многих из детей — я посвятил им в разное время приводимые здесь воспоминания. Не все из этих «поминок» относятся к деятелям первых шагов судебной реформы, во введении которой в Петербургском, Харьковском и Казанском судебных округах ему пришлось участвовать в 1866, 1867 и 1870 годах, но ему казалось уместным поместить очерки, относящееся к некоторым судебным деятелям позднейшего времени, на служении которых Судебным Уставам явно отразились заветы и направление творцов судебной реформы. Цель предлагаемого сборника — посильное оживление представления о времени введения судебной реформы и о ее пионерах. «Пока живо предание — под знаменем его может работать ряд последующих поколений, — говорить Кант, — но раз оно умерло, первыми бегут молодые, потом средние, а на стариков сыплются насмешки». Автор не опасается упрека в том, что он, будто бы, обращает внимание исключительно на светлую сторону в описываемых им лицах, не рисуя теневой, ибо такой упрек был бы несправедлив по существу, и, при том, истинная справедливость требует судить людей не по временным их заблуждениям и уступкам под давлением непосильных обстоятельству а по лучшим, возвышенным свойствам их личности и деятельности. В силу этого в очерки, посвященные судебным деятелям, внесены указания (по отношению к некоторым довольно подробный) на их труды в ученой, литературной и художественной области, дающие более цельное понятие о многосторонности их образа.
    Книга посвящается молодым судебным деятелям, с горячим желанием, чтобы они, в своем служении родному правосудно на почве Судебных Уставов, умели проникнуться идеями отцов и примером детей. Эти Уставы были выработаны не для пустого пространства. Будучи вызваны требованиями самой жизни, к ее потребностям они и должны применяться. В основу многого в них были вложены широкие и твердые упования, но не предшествующий опыт, за невозможностью его получения и проверки. Поэтому обнаружение и исправление некоторых частичных в них недостатков не только возможно, но было и неизбежно. Добросовестная критика частностей может только содействовать внедрению в общественный и государственный уклад тех общих начал, которые были, с глубоким сознанием их важности, заложены в фундамент Уставов. Но это допустимо лишь при соблюдении внимания и уважения к трудам и заветам отцов Судебных Уставов, с безусловным сохранением во всем новом или изменяемом основ истинного правосудия и возвышающей их человечности. Этого требуют память о лучших днях нашего общественного прошлого и вера в дальнейшее духовное и гражданское развитие родины.
    Пусть будет дано немногим, еще оставшимся в живых, с благоговейным упованием приветствовавшим пятьдесят лет назад появление Судебных Уставов и радостно шедшим им на служение — получить возможность, глядя на образ действий и труд молодых судебных деятелей, повторить им историческая слова: «в новизне вашей нам старина наша слышится!»...

 

От издателя.

     Настоящий сборник образовался из тех очерков А.О. Кони о составителях Судебных Уставов и деятелях судебной реформы, которые были помещены, между прочими статьями, в его книгах: «Очерки и воспоминания», «За последние годы» и «На жизненном пути» и ныне дополнены предисловием и послесловием. Портреты и группы, приложенные к сборнику, относятся по большей части ко второй половине шестидесятых и первой половине семидесятых годов; — лишь некоторые (Шамшина, Бобрищева-Пушкина, Случевского и Морошкина) сняты в позднейшее время. Из семидесяти лиц, изображенных на них, осталось в живых лишь двенадцать. К числу последних принадлежит и автор, современный портрет которого издатель признал уместным также поместить в предлагаемой книге.