ВВЕДЕНИЕ.

 

  Культурное общежитие в значительной мере покоится на нормировки взаимных отношений людей законами, а тем самым на качестве последних и степени правильности и целесообразности применения их.

  Суббота для человека, а не человек для субботы, не менее того и законы для граждан, а не граждане для законов: право граждан требовать от закона соответствия с нуждами правильного уклада жизни, а от слуг его — понимания закона, требований этой жизни и неуклонного стремления удовлетворять им, — более чем несомненно.

  Обыватель предъявляет к паровозу требование, чтобы тот без отказа и опасности вез его по рельсам из одного города в другой, при чем способ расчета этого паровоза пассажир оставляет специалистам и не требует, чтобы одновременно с выдачей билета ему читали ясные курсы механики или термодинамики. Он и не понял бы их без длительной и дательной подготовки, да и знания эти ему в жизни не нужны.

  Также и от моста требуется надежное сообщение для людей и экипажей между двумя берегами реки, при чем ни врач, ни юрист, ни купец, ни извозчик не испытывают при проезде по нем томительной жажды понимания законов, основываясь на действии которых, мост уверенно дает им дорогу над потоком.

  Совсем в другом положении дела судебные: нет человека на суде, который определенно не хотел бы понимать того, что вокруг него делается, который каждый этап происходящего вокруг него процесса не старался бы согласовать с своим умом и совестью.

  И он на это имеет все основания, т.к. нужен и полезен лишь суд понятный и авторитетный, основанный же на средневековой схоластике будет только дорого стоящей и жестокой организацией для игры с гражданами «в кошки—мышки», не приносящей пользы ни всему государству, ни его отдельным членам.

  Следовательно позволительно говорить о делах суда и не специалисту и рассчитывать на возражение по сути без снисходительного упоминания о том, что трудно судить о деле, в котором не получил специальной подготовки.

  Если суд поставлен правильно, то всякие, могущие здраво судить об явлениях окружающей жизни, может здраво судить и о нем. Если же понять суд могут лишь юристы, то значит он не далеко ушел от своего состояния во времена Эразма и подлежит основательнейшей очистке от «толкований, нагроможденных на толкования», делающих такой суд нужным лишь самим юристам, а для всех тех, служить кому он, собственно, назначен, превращающих его в постановку какой-то жуткой и мало понятной средневековой мистерии.

  Обосновав свое право высказать мнение о современной постановки судебного дела (я имею ввиду уголовный процесс), я вкратце укажу на основные положения предлагаемой статьи.

  В настоящее время суд стоит по своим методам выработки приговора на тех же основаниях, как и тысячи лет до сего, и в этом отношении почти не прогрессировал.

  По данным следствия (формы последнего, конечно, выдержали много реформ) и главному элементу вменяемого в вину преступления подыскивается статья уложения. В дальнейшем по усмотрении судьи или судей или присяжных заседателей (которое иначе называется совестью, о чем смотри ниже) подсудимый признается или вовсе невиновным в вменяемом ему преступлении или виновным в полной или неполной мере. В последнем случае с ограниченными, весьма примитивно выражаемыми и произвольно применяемыми.

  Наличие решений по совести, т.е. по внутреннему убеждению, ничем не направляемому и не контролируемому вместе с невыясненностью существенных элементов преступления и его факторов в смысле их относительной ценности, а тем более отсутствие единообразного способа учета их делают исход процесса связанным с сутью разбираемого дела не всегда больше, чем с прошлогодним снегом и сильно напоминает гадание на кофейной гуще.

  Все это для суда совершенно не допустимо и мне представляется, что давно пора перейти при рассмотрение дел к точному и внимательному учету отдельных их элементов и к нахождению их совместного влияния на степень виновности и ответственности подсудимого точными и определенными методами.

  Так как единственный способ точного учета есть математический, то я и полагаю, что надлежит перейти к математическому определению и таковому же сопоставлению всего, что судебная практика выяснила, как существенные для определения виновности обстоятельства.

  Возможно возражение: юридические науки — не математика. Совершенно верно, но никто и не хочет их сделать математикой.

  Ведь и торговля — не математика, и не делают ее математикой ни бухгалтерия книги, ни описи и расценки товаров, хотя помощью последних чисто математическими методами купец сравнивает стоимость товаров в зависимости от дальности возки, добротности их и времени платежа,—обстоятельству лежащих вне математики, но ею удобно учитываемых и отличающих постановку дела современной торговой фирмы от операций Новгородских ушкуйников.

  Как может быть применен математический учет в судебном деле — излагается в своем месте, но предвижу еще возражение, — с первого взгляда весьма сильное,—существуешь же много деталей, который никакими способами не оформишь, но которые совестью улавливаются и ей же учитываются, а потому только последняя может отвечать полно и непогрешимо на поставленный судом вопрос.

  Считаю, что это возражение отпадает, во-первых, потому, что и в предлагаемом ниже способе совесть будет играть значительную роль при определении детальных черт дела, во-вторых сказать «учесть нельзя» — не совсем добросовестно, проще сказать «мы не умеем», что уже совсем другое дело и дает право пожелать поучиться, если это ученье принесет пользу, а чем дело важнее, тем более оправдано всякое в нем усовершенствование.

  Надо помнить, что человечество с годами много и много узнало и учло такого, что даже лучшие его представители, наиболее знавшие и светло смотревшие, считали необъяснимым и недоступным в свое время.

  Все приобретения астрономии являются тому ярким примером.

  Еще приведенное выше возражение могло бы иметь значительную силу, если бы практика показывала определенное и надежное действие совести и непогрешимость в ее ответах и не требовала бы кочевок дела из одного города в другой с разными и прямо противоположными вердиктами, но ведь все это имеет место.

  Электроскоп всегда покажет присутствие электрического тока, а потому он — инструмент, на который можно положиться — пользоваться же прибором, который дает разные результаты, — значит или иметь его порченым или не уметь им действовать.

  Эти ссылки на действие совести в современном суде дают право полагать, что возражающее не совсем ясно себе представляюсь действие совести, ибо если бы они ее понимали и сами ей верили, то увидели бы, что она в нынешнем суде совершенно не носит (как правило) неотъемлемых своих черт, всюду в других местах ей свойственных и ее определяющих.

  Значит применяется она не так, как это допускает ее природа, а применять ее можно и правильно, — мое представление об этом приведено в дальнейшем изложении.

  Математический учет не так страшен, и, с точки зрения доступности его присяжному заседателю и суду, тот объем, который применен в дальнейшей системе, не выходить из пределов действий с десятичными дробями, знакомство с которыми не понизило бы качеств суда, — кстати, единственного учреждения в XX веке, которое берется вершить серьезный дела, не требуя от своих деятелей даже столь скромных познаний.

  Да присяжным заседателям и мало с ними придется иметь дело — их решения могут также выражаться на словах и лишь судом переводиться в знаки, а кроме того если сейчас присяжным дано делать решающие заключения из сложных медицинских, технических и иных специальных экспертиз, то что им стоит, хотя бы путем интуиции, разобраться в какой-нибудь арифметике?

  Да арифметика с известного времени уже приобрела некоторые права гражданства в суде, с тех пор, как в делах где разбирается утеря трудоспособности введен точный учет утери ее в процентах в зависимости от степени увечья.

  Предпослав эти несколько слов основному изложению, я представляю последнее благосклонному вниманию читателя.

  Руководился я в своей работе лишь одной целью — посильно помочь благоустроению одного из важнейших спутников всякой гражданственности — суда.

  Способов для этого я видел два: прогресс в идее, и прогресс в применении. Больше всего боялся оставить место на суде усмотрению и произволу, особенно замаскированным святым понятием совести.

  И я надеюсь встретить сочувствие всех тех, кто будет руководиться теми же принципами равенства перед законом и равенства перед его применениями, пусть и не согласятся они с предложенными деталями методов и признают неудачными попытки применения принципов в практике.

  Одобрят ли специалисты предлагаемое? Оно слишком стремится упростить дело, в котором столетиями об этом они всего меньше заботились, но для меня будет полным удовлетворением, если с высказываемыми мною положениями и пожеланиями согласятся мирные обыватели, которые заинтересованы в совершенстве суда не только профессиональными соображениями, но и самыми непосредственными, живыми и здоровыми, чуждыми доктрине и близкими к жизни запросами.

  Поэтому как ни лестно было бы мне сочувствие специалистов, я неуверенно рассчитываю на него от этих высокопочтенных людей, которых Эразм ставит первыми среди ученых — они могут и не сойти с Олимпа своих высоких познаний, чтобы выслушать голос обывателя, обывателя которому служить в давно забытые времена эти познания предназначались.